Анти–Валлерстайн

О мир-системном анализе, неомарксизме и русском шовинизме

Современное российское левое движение часто поднимает на свой щит сомнительные идеи. Теоретическая ревизия революционной мысли, которая произошла в позднем СССР, наложившись на великодержавный шовинизм, не выбитый из голов свернутой политикой коренизации, – эта ревизия родила в начале девяностых годов прошлого столетия красно-коричневую оппозицию, совместившую в себе идеи об исторической угнетенности России, антисемитизм, топорный антиамериканизм и антиевропеизм, реваншизм и сталинизм.

В течение нулевых и десятых, после становления молодого российского империализма, красные социал-патриоты отошли от столь смехотворной эклектики. При этом создался теоретический вакуум: идеи марксизма, действительно революционного, эта публика воспринимать не могла, – и не может по сей день, – а «русский ресентимент», подогреваемый положением империалистической нации, остался.

Красные консерваторы искали идеи, которые могли бы удовлетворить их умственную организацию.

И они их нашли!

Одной из таких идей стал мир-системный анализ американского неомарксиста Иммануила Валлерстайна.

Вообще, те идеи, которые принято считать у социал-шовинистов «неомарксистскими», неплодотворно ложатся на российскую почву: мигрантов красконы всегда считали штрейкбрехерами, а угнетенные из ЛГБТ были им отвратительны. Но с теорией Валлерстайна всё вышло с точностью до наоборот: исходя из неё Россия оказалась полупериферийной империей в зачатке, – следовательно, воспитывавшийся с девяностых годов красно-коричневый реваншизм, заиграл новыми, более яркими красками. Подробнее об отрицательном применении данной теории смотрите критику Кагарлицкого в наших работах, как орицание колониального характера Российской Империи у Кагарлицкого в "Периферийная империя: циклы русской истории"

Опираясь на эту теорию и даже доводя её до абсурда, ряд левых движений так или иначе оправдывает российский империализм, – оправдывает, играя на руку правящему классу, подвергает ревизии настоящий марксистский анализ экономики и ленинский анализ империализма. И марксистский, и ленинский аналитические методы, безусловно, доказали свою исключительную правоту в двух мировых войнах двадцатого века, а также в мировом кризисе 2008 года и во всех следующих за ним событиях.

Русский имперский социал-шовинист из бандформирований т.н. "Новороссии"

Что же из себя представляют труды Валлерстайна?

Труды Валлерстайна преимущественно историко-эмпирические. Мысль его не подчинена не только законам диалектической логики, но и законам логики формальной. Основные понятия мир-системной теории(мир-система, мир-экономика, мир-империя, ядро и т.д.) определены нечетко, смутно и абстрактно. Стоит отметить, что другие сторонники мир-системного анализа, а именно Густав Франк или Самир Амин даже не могут установить формально понятие мир системы и определить ее исторические границы. Так Франк в целом ставит, что такая система существует в разных формах порядка 5000 лет, что ставит под вопрос саму аналитическую и даже описательный характер мир-системной теории.

Так, например, под мир-империями он понимает исторические системы, основанные на разделении труда, включающие в себя многообразие культур и связанные единой политической структурой (бюрократия и армия), служащей перераспределению прибавочного продукта в пользу ядра. Мир-экономики же, по Валлерстайну, в отличие от мир-империй, характеризуются единым рынком и отсутствием политического центра. Подробнее взгляды на капитализм мы рассмотрим на примере книги Валлерстайна "Исторический капитализм. Капиталистическая цивилизация.":

Ключ к сокрытию этого центрального механизма — в самой структуре капиталистической мир-экономики, в кажущемся обособлении в капиталистической мир-системе экономической сферы (мировое общественное разделение труда с интегрированными производственными процессами, каждый из которых имеет целью бесконечное накопление капитала) и политической сферы (состоящей якобы из отдельных суверенных государств, каждое из которых обладает независимой ответственностью за принятие решений в рамках своей юрисдикции и распоряжается вооруженными силами для поддержания своей власти). В реальном мире исторического капитализма почти все товарные цепи любой степени важности нарушали эти государственные границы, и так было с самого начала существования исторического капитализма. [выделено авторами] Более того, транснациональность товар товарных цепей так же верна для капиталистического мира XVI в., как и XX в.

Это не только невнятное, но и довольно схематичное разделение. Оно также формально и эмпирически противоречат концентрации - в эпоху капитализма и империализма - мирового прибавочной стоимости в ряде национальных государств, которые проводят национальную политику в интересах конкретной национальной буржуазии.

Как известно всякому знакомому поверхностно с марксизмом, капитализм состоит из, во-первых, производства и, во-вторых, обращения (распределения и обмена), которые составляют из себя тотальность, в которой преобладает сфера производства. Только при капитализме достигается специфическая и характерная для этой формы мера соотношения, выраженная в цене производтсва:

Цену производства не надо смешивать с рыночными ценами, которые постоянно колеблются вверх и вниз, то превышая цену производства, то не достигая ее. Цена производства есть теоретически-мыслимый центр равновесия, регулятор постоянных колебаний рыночных цен. В условиях капиталистического хозяйства цена производства выполняет такую же социальную функцию, какую рыночная стоимость, определяемая затратами труда, выполняет в условиях простого товарного хозяйства. И первая и последняя суть «цены равновесия», но трудовая стоимость соответствует состоянию равновесия в распределении труда между различными сферами простого товарного хозяйства, а цена производства соответствует состоянию равновесия в распределении капиталов между различными сферами капиталистического хозяйства. Это распределение капиталов в свою очередь означает известное распределение труда. Мы видим, что при различных общественных формах хозяйства конкуренция приводит к установлению различного уровня цен товаров. Как метко выразился Гильфердинг, конкуренция может объяснить нам только «тенденцию к установлению равенства экономических отношений» для отдельных товаропроизводителей. Но в чем именно будет заключаться это равенство экономических отношений, — зависит от объективной социальной структуры народного хозяйства. В одном случае это будет равенство труда, в другом случае равенство капиталов.

Следовательно, автор не только возводит в принцип сферу обращения и неравный обмен и его форму, как основу капитализма, но и вслед за Броделем считает монополизацию не результатом развития противоречий капиталистического производства и его тенденции к концентрации капитала, как некую данность характерную для капитализма с самого его зарождения, а сама связь между производством и распределением, как случайную.

Таким образом, в историческом капитализме монополистическая практика и конкурентная мотивация выступают в тандеме. В таких обстоятельствах очевидно, что никакая специфическая форма связи между производственными процессами не могла быть стабильной. Совсем наоборот: в интересах большого числа конкурирующих предпринимателей всегда было попытаться изменить действующую конкретную временнопространственную форму (pattern), не проявляя даже краткосрочной заботы о результатах воздействия такого поведения на мир. «Невидимая рука» Адама Смита, несомненно, действовала в том смысле, что «рынок» налагал ограничения на поведение индивидов, однако заключение о том, что это вело к гармонии, было бы весьма сомнительным прочтением реальности исторического капитализма.

Таким образом, представление Валлерстайна о мировой капиталистической системе как структуре глубоко укоренилось в его понимании современной экономики. Так Валлерстайн фактически сводит все поверхностно к "неравному обмену", который по мнению автора составляет ключевую черту системы капитализма и, в след за Броделем, возводит в абсолют обмен, переварачивая историческое развитие капитализма с ног на голову. Неудивительно, что в концепции Броделя капитализм вообще становился анти-рыночной силой, где ранние прото-капиталисты купцы, превращались в конечную форму капиталистической системы, стремящейся к мировой монополизации без предварительной стадии возникновения и формирования буржуазного общества как внутренне-завершенной формы развития товарного производства, где основную роль играет форма обмена, а не предпринимательская активность капиталиста, т.е. производство:

Капиталист для Броделя — это «игрок», перекупщик, посредник (купец, перевозчик товаров, банкир и т. д.), участвующий в способствовавшей развитию капитализма «игре» — торговле на дальние расстояния, которая была риском, но еще больше — из ряда вон выходящая прибыль, «выигрыш в лотерею». Историк характеризует капитализм как «рисковую игру». Он подмечает, что ключевые выражения торгового языка «удача», «случай», «благоразумие», «осмотрительность», «обеспечение» устанавливают пределы риска, от которого надлежит себя обезопасить»

Более того, во многом предщественник Валлерстайна, Бродель сводил капитализм зачастую к крайне упрощенной схеме капиталистов из протестантской этики Вебера, который отводил субъективные факторы к наиболее показательным чертам капиталистов.

При этом, нельзя считать Ф. Броделя историком, отрицающим «человеческий фактор» в генезисе капитализма. На наш взгляд, он более реалистично подходит к психологии предпринимателя, чем М. Вебер, описывающий дельца XVI века, следовавшего «рацитональным» проповедям М. Лютера. Историк замечает, что «капиталисты — это люди, их поведение разнилось, как и у других людей: одни были расчетливы, другие были [азартными] игроками, одни были скупы, другие расточительны, одни гениальны, а другие самое большее “cчастливчики”»

Таким образом, мы можем сделать вывод, что политэкономию К. Маркса Валлерстайн воспринял поверхностно и одностороне. Он сводит капиталистический способ производства к его поверхностному слою — сфере явления, т.е. обращения капитала, торговле и финансам. Капитал для него выступает только как товарный и денежный, а не как производительный. Действительная сущность капиталистической экономики — производство прибавочной стоимости — остается для не то, что невидимой, а случайным фактом отделеным от сферы производства. Следовательно, не производство, а обмен и распределение экономических благ Валлерстайн считает сущностью экономики.

Так Валлерстайн использует понятие прибавочного продукта, но, по его мнению, он производится фактически не в сфере производства, а в сфере обращения. В действительности же, как показал Маркс в «Капитале», сфера обращения выступает как явление по отношению к сфере производства, сущности капиталистической экономики. Сфера обращения в действительности является моментом сферы производства, тогда как Валлерстайн де-факто исходит из противоположного положения. Данный тезис подробно и популярно был разобран Исааком Рубиным в его рукописе "Очерки теории стоимости Маркса":

Теория стоимости изучает законы обмена, приравнивания вещей на рынке лишь постольку, поскольку они связаны с законами производства, распределения труда в товарном хозяйстве [выделено авторами]. Каждая пропорция обмена двух товаров, — речь идет о средних пропорциях, а не о случайных рыночных ценах, — соответствует данному состоянию производительности труда, в отраслях, изготовляющих эти товары. Через уравнение вещей, продуктов труда, как стоимостей, происходит уравнение разных конкретных видов труда, как частей совокупного общественного труда, распределенного между разными отраслями. Поэтому ошибочным является ходячее представление о теории стоимости, как теории, ограничивающейся изучением меновых соотношений вещей. Она ставит себе целью открыть под закономерностью приравнивания вещей законы равновесия труда. Однако неправильно также мнение, согласно которому марксова теория изучает отношение труда к вещи, как к продукту труда. Отношение труда к вещи имеет в виду данный, конкретный вид труда и данную, конкретную вещь; это – отношение техническое, которое само по себе теорию стоимости не интересует. Предмет изучения последней — соотношение разных видов труда в процессе его распределения, устанавливающееся через меновое соотношение вещей, продуктов труда. Таким образом марксова теория стоимости вполне удовлетворяет изложенным выше общим методологическим требованиям марксовой экономической теории, которая изучает не отношения между вещами и не отношения людей к вещам, но отношения между людьми, связывающие их через посредство вещей.

Таким образом, мировая капиталистическая система отражена у Валлерстайна лишь как мировой рынок, а не мировое производство. В понимании капитализма Валлерстайн ближе к Смиту, Броделю и Веберу, чем к Марксу.

Если говорить о социальной обусловленности, то теория Валлерстайна имеет мелкобуржуазно-люмпенские корни, что особенно видно у других мир системщиков как у Густава Франка с понятием "люмпен-буржуазии", так и у Броделя, где капитализм выполняет функцию контр-рынка, уничтожающего "рыночный обмен" ремесленников и крестьян. Взгляды Валлерстайна, таким образом, отражают представления как мелкой буржуазии, теснимой крупным и крупнейшим (транснациональным) капиталом, так и растущего люмпенского и люмпенизирующегося слоев населения капиталистических стран, переживающих интенсивную депролетаризацию граждан, т.е. процесс отделения производителя от средств производства.

Популярность идей Валлерстайна подогревается конкуренцией молодых империализмов с американским, стремлением первых ослабить опеку со стороны второго. Получается весьма интересный результат: идеи стремящегося быть антикапиталистическим теоретиком Валлерстайна используются младшим империалистическим "центром" (Россией, КНР) в их довольно бесперспективных интригах против старшего (США).

Следовательно, революционный марксизм отвергает идеи Валлерстайна, как и другие подобные идеи (регионального субимпериализма, тьермондизма), как ревизионистские и обслуживающие интерсы "слабых" империалистов против "сильных". В настоящее время современные государства в мировой экономической системе могут выступать лишь в двух качествах: доминирующего, угнетающего и подавляющего империалиста, или угнетенной, зависимой полуколонии.

Разумеется, внутри каждого качества существуют количественное различия: есть более сильные и более слабые империалисты (как пример США и Россия) так же, как более развитые и менее развитые полуколонии (пример – Бразилия и Афганистан), но это не влияет на изменение качественной стороны понятий!

Творчество "национально угнетённых народов"

Разумеется, в конфликте между империалистической и полуколониальной державой мы всегда встанем на сторону последней.

Что касается межимпериалистической войны, то из изложенного выше вовсе не следует, что поражение одного из двух воюющих империализмов обязательно соразмерно поражению другого, – поражение более влиятельного вызовет больший коллапс в мировой экономической системе, но именно этот коллапс использует другой империализм для расширения своего государства, а значит, для укрепления империалистической системы в целом.

В конфликте же между империалистами, мы, как марксисты, займем пораженческие позиции в отношении обоих лагерей!

РКИТ характеризует империалистическое государство так:

империализм всегда воплощается в капиталистическом государстве, монополии и государственный аппарат которого занимают такое положение в мировом порядке, при котором они доминируют над другими государствами и нациями. В результате они получают сверхприбыль и другие экономические, политические и/или военные преимущества от таких отношений, основанных на сверхэксплуатации и угнетении.

РКИТ характеризует и полуколониальные страны, являющиеся противоположностью империалистическим государствам:

полуколониальная страна – это капиталистическое государство, в котором экономика и государственный аппарат занимают такое положение в мировом порядке, при котором они в первую очередь находятся под влиянием доминирующих государств и наций. В результате они создают сверхприбыли и дают другие экономические, политические и/или военные преимущества империалистическим монополиям и государствам через отношения, основанные на сверхэксплуатации и угнетении.

Никаких третьих и промежуточных империалистов, или в иной степени угнетенных государств со времён уничтожения колоний быть не может! Напротив теория мир-системы количественно размывает грань между угнетающими и угнетаемыми нациями. По факту либо отрицает это отношение как значимое, либо наоборот сводит отношение империалистов в единый сверхимпериализм центра над полу-перифирией и перифирией.

Что касается современных событий, то для всех революционных социалистов сейчас ясно, что Россия никакая не "полупериферийная держава", а полноценный империалист: доля монополистического капитала в России составляет около 80%, политическая и военная мощь была доказана в этом году началом самой крупной войны в истории Европы со времен Второй мировой, а также грабительским дележом ряда крупных месторождений в Африке и на Ближнем Востоке в последние годы.

Нынешняя война стала возможна по той причине, что оси империалистических хищников сформированы не до конца, империалисты пока готовы на диалог друг с другом и напряжение в мире еще не доросло до мировой войны. При этом межимпериалистическое соперничество растёт, экономические санкционные войны усиливаются, а угнетенные народы и рабочий класс всё острее чувствуют на себе все прелести высшей стадии капитализма.

Мы, антиимпериалистические антивоенные активисты, должны дать твердые, четкие ответы на каждый теоретический и практический вопрос. Мы должны встать плечом к плечу с угнетенными народами и трудовыми массами. Мы не должны забывать о том, что у нас только два пути: социализм или варварство.

*В данной статье использованы с некоторыми изменениями материалы из работы А.Б. Рохманова «К критике мир-системной теории И. Валлерстайна».

С. Т.